В статье, предшествующей его книге "Практическое чутье" (и носящей то же заглавие), Пьер Бурдье говорит: "Итак, следует признать в практике определенную логику, которая не является логикой логики, чтобы мы не допустили требования от нее большей логики, чем она может дать, и чтобы мы не были вынуждены освобождать ее от непоследовательности или навязывать ей непротиворечивость" (Бурдье 1998). В этой статьи меня будут интересовать мотивы, которые заставили Бурдье поставить практическую логику как проблему, а также методологические трудности, которые помешали ему решить эту проблему (кроме как в ее общей форме).1 Меня также будет занимать непроясненная, не разделенная на смысловые пласты связь между хабитусом как практическим чутьем, практической логикой и стратегиями - как "встречей хабитуса с особой конъюнктурой поля" (Бурдье 1993: 78). Я закончу беглым очерком проблемы наблюдения как проблемы коммуникативных стратегий и практической логики наблюдателя (поскольку они являются функцией того, что сам наблюдатель в свою очередь наблюдаем наблюдаемым в процессе наблюдения).

Бурдье называет "эффектом теоретической нейтрализации" эффект, исходящий из позиции теоретика, которая - независимо от того, дает ли себе отчет в этом занимающий эту позицию, или нет - нейтрализует практические интересы, останавливает мышление по нормам практической логики и т. д. (Бурдье 1998). Этот эффект представляет собой нечто вроде спонтанно срабатывающего и ограничивающего вовлеченность агента в практическую жизнь; он продиктован как позицией теоретика в объективной структуре поля науки, так и тем, что она является позицией именно в этом поле. Поэтому рефлективность рефлексивной социологии Бурдье состоит и в требовании методологического контроля над эффектом теоретической нейтрализации (как над полевым эффектом) в форме "теории несовпадения теории и практики" (Там же). Как мы увидим, эффект нейтрализации, если его не поставить под методологический контроль, сделает невидимой несоизмеримость несоизмеримых практических миров (а вместе с тем, как мы увидим, и их логик), развертывая их в одной плоскости - в плоскости теоретизирования. Так этнолог или социолог2 получает доступ к "логике системы, которая была бы недоступной частичному н неконтинуальному взгляду, но в то же время он имеет все шансы игнорировать изменение в статусе, которое он налагает на практику и ее продукты, и вместе с тем приобрести амбицию искать решения проблем, которых практика не ставит и не может ставить, вместо того чтобы задать себе вопрос, не состоит ли характерное для практики в том, что она исключает эти вопросы" (Бурдье 1998).

Именно отсутствие теории несовпадения теории и практики, говорит Бурдье по поводу Леви-Стросса, искушает нас подменить практическую логику обменивающихся дарами тем, что он называет "структурной истиной обмена" (ср. "логику системы"); а сам обмен дарами, - говорит он, - оказался бы невозможным, если эта структурная истина выйдет наяву (см. Бурдье 1993: 27). Довод Бурдье, без сомнения, приложим везде в гуманитарных науках - ср., например, как в своих экспериментах Пиаже вменяет детям операции, взятые из алгебры и логики. Именно эту приложимость я буду обсуждать далее, и все-таки прежде нужно поставить вопрос: что такое практическая логика и что в ней логического?

Согласно одному афоризму о практической логике, несущему на себе отчетливые следы почерка Бурдье, мы "не должны искать в произведениях хабитуса3 больше логики, чем там есть: логика практики в том, чтобы быть логичным до степени, в которой, если будешь логичным, перестанешь быть практичным" (Бурдье 1993: 83). Этот афоризм, однако, некритически предполагает логику логиков ("формальных логиков") как масштаб, как мерило; а проблема, скорее, в том, что при чрезмерности логичности перестаешь быть не только практичным, но и логичным (в соответствии с собственной мерой практической логики). Таким образом Бурдье уходит, подчеркнем это еще раз, от проблемы несоизмеримости между логиками - как между логикой логиков и практическими логиками, так и между самими практическими логиками.4 Заявление множественности логик, соответствующей множественности полей (ср. Бурдье 1993: 26), остается скорее добрым методологическим намерением, скорее методологическим афоризмом, вместо того чтобы очертить контуры, как сказал бы Гуссерль, "рабочей проблемы". Несмотря на некоторые тонкие логические догадки (как, например, проблема предметной области в практическом состоянии5), Бурдье не тематизирует как раз то, что дало бы практической логике характер логики: логическую форму, логический вывод, функцию логических законов при этом выводе и т. д.

Он не тематизирует этот момент, так как не идентифицирует его как теоретическую проблему, ни имеет в распоряжении метод, который позволил бы решить эту проблему: "Если a priori немыслимо написать алгебру практических логик, то видно, что это возможно при условии, что нам известно о том, что логическая логика - которая говорит о практических логиках лишь негативно, в самих операциях, посредством которых она конституируется, отрицая их - не подготовлена описать их, не разрушая их. "(Бурдье 1998). На самом деле "алгебра практических логик" является, без всякого "если", именно a priori немыслимой, так как логическая форма как предмет исследования в науке логики - логическая форма, о которой думают формальные логики, - не только умерщвляет при описании (каковое умерщвление налицо при всяком теоретизировании о ней), но и скрывает логическую форму как форму, логическую форму живой мысли, логики, на которой мы мыслим. По самой своей сущности, как мы увидим далее, эта логическая форма имплицитна ("всеобщая и общезначимая допредикатная очевидность" - ср. Деянов 1998а: 41)6 и ее эксплицирование должно удержать эту имплицитность. Именно такое эксплицирование логических форм живого мышления предлагает неклассическая трансцендентальная логика (см. там же); поэтому мы спокойно можем сказать, что она и есть искомая теория практических логик ( в т. ч. практических логик теоретических практик).

Теория практических логик всегда разрушала бы, умерщвляла бы то, что она исследует - так, как это обстоит и с исследованием живой ткани под микроскопом; проблема, однако, в том, чтобы не вменять метод исследования логической формы самому исследуемому предмету. Алгебра логики - которая при экспликации логической формы теряет ее имплицитность - очевидно не отвечает этому условию. Само имя "алгебра", хотя бы и в модальности гипотетичности, является индикатором того, что Бурдье принимает в некоторой степени догматически логику логиков - не проблематизируя ее до конца, не заостряя до конца теорию несовпадения между теорией и практикой. Он не осмысливает проблему отношения между наукой логики и логикой, на которой мы мыслим, как проблему несовпадения между логической теорией и практической логикой и как проблему позиции формального логика в поле науки. Если бы Бурдье проблематизировал это несовпадение, он дал бы себе отчет в том, что само имя "алгебра" является методологической ловушкой перед рефлексией: Бурдье как бы искушается думать, что - если наука о практической логике была бы возможна - она была бы математизируема.

Прежде чем перейти к коммуникативным стратегиям (и для того, чтобы перейти к ним), я вернусь к теории дара Бурдье и его критике Леви-Стросса, у которого проблемы стратегий дарообмена и практических логик обменивающихся дарами остались нерасчлененными. Здесь я совсем бегло очерчу, как они могут быть расчленены. По Бурдье - в противоположность обмена по формуле "дай, чтобы получить" - между подарком и обратным даром должен быть временной интервал, ответный дар должен быть различным и отложенным (different et defere), "чтобы позволить тому, кто дает, пережить свой дар как дар без ответа, и тому, кто отвечает, пережить свой дар как безвозмездный и не определенный первоначальным подарком" (Бурдье 1997: 145). Как будет видно далее, отложение во времени - это одна из стратегических игр со временем, стратегема в коммуникации между обменивающимися дарами; тогда как осознание подарка и обратного дара как безвозмездных является логической формой их практической логики. Это практическая логика, несоизмеримая с рыночной логикой агентов в модерном экономическом поле, мыслящих товары как нечто, которое нельзя давать безвозмездно. Здесь я могу сформулировать своего рода гипотетическое обобщение: практические логики (как и алогизмы практической жизни) обслуживают стратегии агентов, но лишь при условии, что эти стратегии в явной форме учитывают обслуживающие их логики - даже когда они их нарушают.